Архиадаптация
В октябре сего года Королевский институт британских архитекторов (RIBA) присудил главную архитектурную награду страны — премию Стирлинга — скромной ботанической лаборатории, построенной в Кембридже по проекту бюро Stanton Williams. И все было бы предсказуемо — званый ужин, аплодисменты, речь лауреатов, если бы не одно "но": в перечне номинантов лаборатория Сейнсбури считалась аутсайдером.
Критики пророчили победу фотогеничному музею Хепуорд, обыватели — Олимпийскому стадиону, снискавшему народную любовь после Летних игр. На фоне серьезных конкурентов вроде бюро OMA или Дэвида Чипперфильда, номинированного на премию в восьмой раз, проект дебютантов национального отбора Алана Стэнтона и Пола Уильямса остался без внимания.
Ходили даже слухи, что не все члены института успели лично осмотреть новое строение, так как досрочно сочли его слабоватым. Видимо, доехавших до Кембриджа все-таки оказалось больше, раз главный приз остался там. Лаборатория — вообще новый формат для премии Стирлинга, чаще всего призы уходили музеям и образовательным учреждениям.
Но перелом заключается не только в формате здания. Два года подряд лучшими постройками Европы признавались амбициозные проекты Захи Хадид, а шорт-лист этого года сплошь состоит из строений одно другого скромнее. Все претенденты объединены единой стилистикой: разнокалиберные модули вместо тяжелых монолитов, воздушные прямые фасады, направленные на улавливание солнечного света, цикличные пространства и глубокая интеграция в контекст.
Кликните, чтобы увеличить
Естественный отбор
К победе кембриджскую лабораторию привели сразу несколько инноваций. Кроме объемности, гибкости, открытости и экологичности, постройка являет собой первоклассное слияние формы и функции. В научном объекте — это крайне важно. Данный проект не просто отвечает передовым технологиям, он устанавливает новые. Так, все исследовательские помещения расположены на одном уровне и благодаря огромным окнам, выходящим во двор, залиты естественным светом — абсолютно новая для лабораторий практика.
При необходимости эти пространства могут конвертироваться, например, в вычислительные или учебные центры. Архитекторы не знают, куда пойдет наука завтра, а значит, здание должно быть готово к переменам. Снаружи Сейнсбури выглядит серьезным архитектурным объектом, с корнями вписанным в ландшафт. Кроме научных лабораторий, технических построек, гербария и конференц-зала, в светлом L-образном здании есть общедоступное кафе, столики которого расставлены в сени вековых деревьев.
Важнее видимой эффективности, эффективность экологическая. Благодаря использованию фотоэлектрических панелей, применению естественного освещения и созданию оросительной системы для сада лабораторию высоко оценили эксперты экологической системы BREEAM.
Кликните, чтобы увеличить
На своем месте
Все проекты, попавшие в шорт-лист премии Стирлинга, отличаются не только скромностью, но и превосходной степенью уместности. Интегрировать здание в контекст — это вроде бы базовый профессиональный долг архитектора, но каждый из номинантов добился в своем деле почти невозможного. Рем Колхас умудрился воткнуть офисную высотку для Ротшильд банка в историческом районе Лондона прямо впритык к 400-летней церкви, при этом не только не испортив вид, но и облагородив его, разомкнув главный фасад так, чтобы памятник просматривался с тротуара.
Новый кирпичный театр Белфаста, одной стороной смотрящий на ряды таких же кирпичных жилых домов, а другой — на заросший зеленью берег реки Лаган, демонстрирует потрясающие метаморфозы. С набережной здание кажется скандинавским, с противоположного берега — романтичным, а сверху — современным многоблочным. А главное, материалы подобраны с учетом их природного старения. Это значит, что через десять лет театр сравняется в цвете с окружающими его типовыми буро-красными постройками и станет частью целого.
Коробки и течения
Популярные ранее моноблочные здания сегодня считаются массивными и даже немного тоталитарными. Высотки вызывают все больше раздражения. Им на смену приходит архитектура павильонного типа — сгруппированные модули, ленточные окна, "сырые" материалы и обильные отверстия. Просторные модули оставляют пользователю архитектуры выбор, как ему перемещаться внутри. К слову, в бетонном музее Хепуорт, состоящему из десяти таких блоков, нет рекомендуемого направления осмотра.
Посетитель прокладывает его сам, двигаясь по перетекающим пространствам. Окна в пол, заливающие интерьер светом, ориентируют пришедшего: вон там бурлящая река, а вон там, вдалеке, средневековая часовня. Похожая философия присуща многим европейским новостройкам. То, что на чертежах выглядело кучей прямоугольников, в реальности может оказаться смежными остекленными пространствами, образующими зазубренное кольцо вокруг красивого сада.
Где прозрачность фасада служит двум целям: экономии электрической энергии и единению с ландшафтом. Можно пойти еще дальше, соорудив растворяющийся в ландшафте дом. Вернее, и не дом вовсе, а череду прозрачных павильонов, струящихся по неровному рельефу и объединенных одной крышей.
Расширенная этим летом Региональная палата торговли и промышленности Амьена также в тренде: внушительные окна современного вида и разного размера, упирающиеся в соседнее 100-летнее здание, укутаны мхом и прочей вертикальной растительностью для смягчения контраста. Подобные хаотичные окна стали часто встречаться на зданиях школ и общественных учреждениях. Они способны легко оживить любую постройку, будь она хоть коробкой.
И надо сказать, что такая коробка из локального камня (того же травертина, например), кортеновской стали или формованного бетона даже без окон смотрится на удивление современно. Всяческие перфорации, просветы и дырки — еще одна общая черта новых построек. Будь то железнодорожная станция в Логроньо, церковь на Тенерифе или завод во Франкфурте. Диалога с природой хочется всем, даже Рему Колхасу, наконец завершившему строительство штаб-квартиры CCTV — многоугольника с пустой серединой.
Торг уместен
Очередной виток кризиса заставил Европу затянуть пояса и научиться мыслить другими бюджетными категориями. Тенденция вполне оправдана: средств на строительство выделяется все меньше, приходится покрывать расходы, выделяя этажи под офисы даже в музеях. Еще два года назад лауреат премии Стирлинга — музей MAXXI в Риме стоил GBP133 млн, а цена действующего победителя ужалась до GBP69 млн.
Взять тот же Олимпийский стадион в Лондоне: его предшественники в Афинах и Пекине, строившиеся без оглядки на экономику, соединяли в себе амбиции архитекторов и местных властей, чего не скажешь о невзрачном английском собрате. Этот стадион — разборная, многоцелевая рабочая лошадка, для которой и седло-то не за что было купить.
Средств не хватило даже на цельное внешнее полотно — ленту длиной в 900 м заменили обрезками, натянутыми на тросах так, чтобы обозначить вход на трибуны. Но и их отдали спонсорам, разрешив заменить обещанную эко-обшивку полиэтиленом. Но все-таки сооружение оказалось в списке претендентов на главную архитектурную награду королевства. Из-за инженерных находок или глобального медиаосвещения — не так уж и важно.
Наверное, подобное спонсорство облегчило бы участь швейцарцев Жака Херцога и Пьера де Мерона, которые без малого десять лет бьются над строительством филармонии в Гамбурге, уже год как замороженного из-за бюджетных неурядиц. Сначала проект стоил €40 млн, потом оброс отелем, апартаментами и паркингом, из-за чего цена выросла до €186 млн.
Когда начали совмещать одно с другим, то получили €500 млн. Местная пресса негодует: куда идут деньги налогоплательщиков? С этим Herzog & de Meuron и пришли на Венецианскую биеннале, один из залов которой обклеили гневными статьями в свой адрес, а рядом повесили макет главного зала с уникальной акустикой. Все эти статьи — исключительно про бюджет, про архитектуру в них ни слова. Как видно, сейчас лучшее время для реализации менее амбициозных проектов, чем и занялось большинство европейских зодчих.
