Страхи сверху и снизу

В 1970-е годы не было страха безработицы. Родители не боялись отпустить ребенка играть во дворе. Верили в бесплатную медицину. И знали, какую пенсию они получат, когда наступит соответствующий возраст. Но были в те времена и страхи. Тем более что бояться действительно было чего.

Ядерная война

Угроза новой войны сильно беспокоила многих людей. Государственные СМИ (других и не было) умело нагнетали обстановку: по телевидению показывали сюжеты про "американскую военщину", а газеты и журналы печатали карикатуры, клеймящие "агрессивный блок НАТО".

На главных магистралях городов красовались огромные плакаты "Нет — нейтронной бомбе!", "США, НАТО: бизнес на оружии смерти", "Не дадим взорвать мир!".

Во все учреждения и вузы бесконечной чередой приходили лекторы, объяснявшие, как выглядит "ядерный гриб" и в какую сторону нужно упасть, если ядерная вспышка появится слева или справа.

Изредка устраивались учебные тревоги, в рамках которых тысячи людей бежали в бомбоубежище. Единст­венное, что радовало: все это происходило в рабочее или учебное время.

Государству был выгоден страх войны — укрепляя обороноспособность страны, оно выступало в положительной роли защитника своих граждан. Кроме того, комом растущие экономические проблемы "списывали" на обороноспособность.

Если на официальных плакатах и карикатурах поджигателями войны изображались аме­риканцы, то народная молва "номинировала" на эту роль китайцев. Уже тогда население КНР перевалило за миллиард, в четыре раза превысив население Советского Союза.

С горькой усмешкой воспринималась чья-то острота по поводу лирической песенки о приходе осени "Листья желтые над городом кружатся…" — слово "листья" поменяли на "лица".

Прослушивание телефонов

Большинство граждан не сомневались в том, что их телефонные разговоры прослушивают. Любые технические помехи во время беседы обязательно относили на счет происков КГБ.

Были даже "знатоки", утверждавшие, что по каким-то щелчкам в трубке могут определить, подслу­шивается ли разговор. Расска­зывали, будто во время одной телефонной беседы кто-то посторонний вдруг чихнул в трубке.

Находились смельчаки, которые (скорее, куража ради) обращались во время разговора к невидимому сотруднику КГБ в наушниках: "Товарищ майор, вольно! Можете идти на перекур — мы сейчас не будем говорить о политике".

В народном представлении на "прослушку" ставили именно майора. Почему не капитана или полковника, сложно сказать.

Недоверие к телефонному общению отразилось и в популярном анекдоте. "Але, привет! Ты читал передовицу в сегодняшней "Правде"?" — "Еще нет, а что там?" — "Ну-у-у, это не телефонный разговор…"

Исключение из комсомола

Самый большой молодежный страх. Из комсомола "выбывали" либо в связи с поступлением в партию (в те времена ею была единственная в стране КПСС), либо по возрасту — в 28 лет. Исключение из ВЛКСМ за реальный или мнимый проступок — это на всю жизнь испорченная анкета. Исключенному подняться по карьерной лестнице уже не дадут. Не утвердят заведующим группой, не дадут защитить диссертацию. А если виновный уже чем-то руководит, "помогут" с этой должностью расстаться.

Для студентов исключение из комсомола — двойная ката­строфа. Потому что в 1970-е годы вслед за исключением следо­вало отчисление из вуза. А для юношей — тройная, поскольку вместе со студенческим билетом они теряли еще и отсрочку от армии.

"Стукачи"

Только наивные не догадывались, что в любом коллективе, в котором им доводится бывать — студенческий курс, производственная бригада, спортивная команда, туристическая группа, отправляющаяся за рубеж, — есть "стукач". Скажешь что-нибудь не то — "настучит".

Родители, провожая свое чадо на учебу в другой город, напутствовали: "Смотри там, лишнего не болтай!".

Поэтому многие осторожничали — на всякий случай, со всеми! — и обсуждали на работе только бытовые или производственные темы. Откровенно общались исключительно с близкими людьми.

Страх высказать свое мнение в 1970-е годы был довольно сильным. Ситуацию хорошо иллюстрирует анекдот.

На завод приехала иностранная телевизионная группа — снять репортаж о жизни советского рабочего. Дали иностранцам передовика производства. "Как вам тут работается?" — "Наш парторг говорит, что работаем мы хорошо, с огоньком!" — "Ну а как вы отдыхаете?" — "Наш профорг говорит, что отдыхаем мы замечательно!" Телевизионщики удивляются: "Да что вы на других ссылаетесь? У вас свое мнение есть?" Передовик: "Есть. Но я с ним не согласен".

ОБХСС

Аббревиатура ОБХСС — отдел борьбы с хищениями социалистической собственности — была настоящим кошмаром для работников торговли. Сотрудники ОБХСС появлялись в магазине внезапно и начинали проверку: работа весов (не подкручены ли?), уровень влаги в колбасе или развесном сахаре (опытные продавцы специально повышали влажность для увеличения веса), наличие "левого" товара в подсобных помещениях и на складе.

Нередко подобные проверки завершались открытием уголовных дел, потому что неотъемлемыми элементами советской торговли как раз и были: припрятывание дефицитного товара для "своих" и обвешивание покупателей.

Родственники за рубежом

Представьте, в один (не)прекрасный день гражданин получает письмо из-за рубежа — от каких-то родственников. То есть родственники, может, и не "какие-то", а вполне реальные.

Просто контакт с ними был утрачен во времена Второй мировой войны. А то и еще раньше, после революции.

Казалось бы, повод радоваться. Однако у советского человека, если он хочет спокойно жить и делать хоть небольшую, но карьеру, никаких родственников за рубежом быть не должно.

Ибо кто такие "родственники за рубежом"? Это бывшие "белогвар­дейцы" (варианты: "петлюровцы", "деникинцы", "троцкисты", "бандеровцы", "власовцы"), воевавшие против советской власти, а потом сбежавшие за рубеж. Наличие подобной родни — серьезный "минус".

Поэтому во всех анкетах советские граждане в графе "Есть ли родственники за рубежом?" твердо выводили: "Нет".

Неожиданное "появление" зарубежных родственников могло вызвать вопросы у "первого отдела" (подразделение спецслужб на предприятиях и в учреждениях).

Мол, что же это вы, товарищ, обманывали советскую власть, утверждая, будто не имеете родственников за границей?.. А обманывать советскую власть — себе дороже, она этого никогда не прощала. Поэтому многие граждане, получив заграничное "письмо счастья", делали вид, что не знают отправителей — и не отвечали на него. Но покой теряли надолго.

Парк Шевченко

Симпатичный скверик перед университетом, где на скамеечках разыгрывали баталии азартные шахматисты и доминошники, два раза в год становился опасным. 9 марта — в годовщину рождения Тараса Шевченко.

И 22 мая — в день его переза­хоронения в Каневе. Всех, кто в эти дни приходил к памятнику Кобзарю, советская власть считала "украинскими буржуаз­ными националистами". У людей, пытавшихся произнести речь или просто прочесть вслух, например, "Заповіт", были большие неприятности. А случалось, участников "незаконного митинга" хватали и отвозили "куда надо".

К концу десятилетия дошло до того, что в "шевченковские" дни опасно стало появляться не только у памятника, но и вообще в парке. В деканатах строго предупреждали преподавателей (а те — студентов), чтобы в парк — ни ногой.

Вплоть до "дисциплинарных мер" по партийной линии либо отчисления из вуза. И даже из красного корпуса следовало идти на пары в желтый корпус не парком (хотя так короче и удобнее), а обходить по улице.

Западные спецслужбы

Этот страх испытывали в первую очередь советские граждане, попавшие за рубеж, — они все время находились в напряжении, ожидая какого-нибудь подвоха со стороны ЦРУ.

Высокий уровень страха нагнетало государство, проводя перед поездкой специальные "инструктажи" (об одном из них сочинил смешную песенку Владимир Высоцкий).

А в самой поездке, чтобы товарищи не расслаблялись, страх поддерживал представитель КГБ, приставленный к ним в том или ином качестве. Именно опасностью возможных провокаций объяснялось требование ходить по зарубежным улицам втроем-вчетвером, но ни в коем случае не в одиночку.

Хотя на самом деле это был способ контроля туристов силами самих же туристов, ибо деятельность большинства из них не представляла никакого интереса для западных спецслужб.

Запрещенная литература

Одни боялись ее читать, а другие читали, но боялись последствий. Последним следовало быть начеку, чтобы в разговоре с коллегой или приятелем случайно не обнаружить знакомство, скажем, с "Архипелагом ГУЛАГ" А. Солженицына. Или с "Истоками и смыслом русского коммунизма" Н. Бердяева.

Потому что "в случае чего" пришьют не только "антисоветчину", но и потянут всю цепочку: у кого взял такую книгу? кто и в каком учреждении помог воспользоваться недоступным простым смертным множительным устройством "Эра"? кому еще давал читать?

При желании из этой цепочки можно слепить "антисоветскую группу, занимавшуюся тиражированием и распространением литературы, подрывающей основы государственного строя". Срок — мало не покажется.

Госучреждения

Любой визит в госучреждение воспринимался как своеоб­разный путь на плаху. Потому что сотрудники этих учреждений — от секретарши ЖЭКа до инспектора собеса — были твердо убеждены: чиновник всегда прав.

И ни на минуту не отступали от этого основополагающего принципа. Чего-то добиться от них могли либо граждане со связями, либо юристы, знающие законы, либо люди с очень крепкими нервами. Всем остальным можно было только посочувствовать.

Афганистан

Самый последний по времени страх десятилетия. Советские войска вошли в Афганистан 25 декабря 1979 года. Неизвестно, какие чувства испытывали призывники 1980 года, получившие шансы в мирное время оказаться на войне.

Но их мамы точно переживали. И неспроста: цинковые гробы довольно скоро начали приходить в Киев и другие украинские города.

Высокие порывы

Свои страхи были и у государства. Оно боялось, что кто-то из спортсменов, отправляющихся на международные соревнования, или артистов, едущих на гастроли за рубеж, останется на Западе.

Уж как ни фильтровали людей, список "невозвращенцев" пополнялся новыми именами: шахматист Виктор Корчной, фигуристы Людмила Белоусова и Олег Протопопов, танцовщики Александр Годунов, Михаил Барышников, писатель Анатолий Кузнецов, дипломат Аркадий Шевченко и другие.

Еще государство боялось зарубежных "вражеских" радиоголосов — из их передач граждане могут узнать много такого, чего им знать не положено: о дряхлеющем генсеке Брежневе, об арестах диссидентов, об очередных "невозвращенцах", а также о страницах истории, которые советская власть замалчивала.

Поэтому в крупных городах ставили "глушилки", забивавшие частоты, на которых вещали радиостанции "Го­лос Америки", "Радио Свобода", "Немецкая волна" и другие. К тому же коротковолновые приемники, "ловившие" эти радиостанции, было не так просто достать — они были дефицитом.

Также государство боялось "западного влияния". Поэтому с таким упорством боролось с джинсами, жвачками, рок-н-роллом и музыкальными группами. Например, в конце 1970-х были запущены слухи, будто в репертуаре немецкой группы с подозрительным названием "Чингисхан" есть антисоветская песня "Moskau".

Якобы в этой композиции — дело было за год до московской Олимпиады — есть слова: "Будет вам Олимпиада, а-ха-ха-ха-ха!" с намеком, очевидно, на срыв Олимпиады-80. На этом основании запрещали "крутить" песни группы даже на школьных дискотеках.

Ну и самый главный страх государства — если поднять "железный занавес", в СССР никого не останется. Вот почему необъятная граница страны, занимавшей 1/6 часть суши(!), так сурово охранялась: погранзона, куда можно попасть только по особым пропускам, потом вспаханная полоса и слепящие прожекторы, затем несколько рядов колючей проволоки…

Считалось, что "граница на замке" препятствует проникновению в страну иностранных шпионов. Но реально страховались от перебежчиков в противоположную сторону.

Словом, народ боялся властей. Власти — народа. Так и жили.