Вокруг смеха

Сатирические журналы принадлежали компартии, рисовать карикатуры можно было только на разрешенные темы, а депутаты, судьи и партфункционеры находились вне критики.

На первый взгляд, в Совет­ском Союзе было все в порядке со смехом. Снимались кинокомедии, в том числе и сатирические — "Гараж", например. Регулярно на экранах кинотеатров появлялся сатирический альманах "Фитиль", возглавляемый всесильным Сергеем Михалковым. На театральных подмостках тоже присутствовала современная сатира: одна "Кафедра" Валерии Врублевской чего стоила!.. И ведь действовало: после премьеры заведующий кафедрой в киевском университете лишился портфеля. Не отставала и эстрада: любимцами публики были знаменитые Андрей Сова, Анатолий Паламаренко, дуэт Штепселя и Тарапуньки. Телевидение радовало зрителей популярной программой "Вокруг смеха".

Практически в каждом периодическом издании всесоюзного и республиканского уровней обязательно присутствовала страничка сатиры и юмора. Имелись и специализированные "смеховые" издания, печатавшиеся массовыми тиражами. Например, москов­ский "Крокодил" выходил трижды в месяц, публикуя на 16 страницах формата А3 фельетоны и цветные карикатуры. Тираж каждого номера — 5,7 млн экземпляров. Стоимость — 20 коп., а с конца 1970-х — 30 коп. Сумма немаленькая — за те же деньги можно было сходить в кино, — однако "Крокодил" стоил того: его материалы, словно оправдывая название журнала, были "зубастыми".

Вторым в СССР по охвату аудитории и популярности являлся киевский "Перець". Он печатался дважды в месяц на таком же количестве страниц, но меньшим тиражом — 3,3 млн экземпляров. Номер стоил 12 коп., но с 1977 года цена поднялась до 20 коп. (стоимость порции пломбира в вафельном стаканчике). "Перець" был менее задиристым, чем его московский коллега ("на местах" позволялось меньше, чем в столице Советского Союза), однако его шарм заключался в том, что все сюжеты касались именно УССР. В других союзных республиках также в обязательном порядке имелась сатирико-юмористическая периодика: Pikker в Эстонии, "Киперуш" в Молдавии, "Вожик" в Белоруссии, "Кирпи" в Азербайджане, "Ара" в Казахстане и другие.

И в то же время вокруг сатиры и юмора существовали серьезные проблемы — вовсе не творческого порядка. Официально шутить разрешалось только на определенный круг тем, из-за чего многие мате­риалы "Крокодила" или "Перця" не блистали остроумием.

Подсчитаем: в год выходило 24 номера "Перця", в каждом — по 35-45 карикатур. В течение года редакционным художникам доводилось рисовать около тысячи сатирических рисунков. А количество разрешенных цензурой тем ограничивалось примерно двумя десятками. Так что мастерам карандаша порой просто не хватало фантазии в 35-й раз остроумно высмеивать пьющего главу семьи и в 70-й раз — бракодела на заводе…

Мелочи жизни

Сатира и юмор в СССР были делом партийным. Все перечисленные издания принадлежали Компартии — именно она определяла, что можно высмеивать, а что нет. Примечательно, что сами журналы стыдливо умалчивали о своей партийной принадлежности. Например, "Крокодил" в выходных данных уклончиво сообщал, что является изданием газеты "Правда". Ни партия, ни ее ЦК в учредителях "Крокодила" формально не фигурировали, однако достаточно было взять в руки любой номер "Правды", чтобы узнать, что она — орган ЦК КПСС. Соответственно, и главный сатирический журнал страны также имел "цековскую" прописку.

А "Перець" вообще не указывал ни учредителя, ни издателя. И выглядел, таким образом, независимым изданием. Но это была лишь видимость — реально его владельцем являлся ЦК КПУ, в кассу которого поступало от продажи сатирического журнала около 12 млн рублей в год.

Правящая партия держала сатиру и юмор в ежовых рукавицах. Официально провозглашалось, что страна приближается к коммунизму — это означало, что недостатков в ней должно быть все меньше и меньше. Однако реальная жизнь, наоборот, предлагала все больше и больше объектов для сатирических стрел. Поэтому круг дозволенного был строго очерчен.

Разрешалось затрагивать мелкие бытовые ситуации. Например, изобразить чрезмерно разукрашенную девицу или высмеять любовь отдельных модниц к импортным шмоткам. Поощрялось сатирическое изображение злостных неплательщиков алиментов, любителей оковитой, браконьеров, "летунов", часто меняющих место работы, а также бездельников, проводящих рабочее время в перекурах и игре в домино. Хорошим тоном считалось заклеймить бюрократов, бракоделов, разного рода "несунов" с предприятий и любителей обзавестись липовыми "больничными листками".

Ужасное состояние дорог (о, вечная тема!) можно было критиковать только в контексте "битвы за урожай": мол, выбоины да ухабы неизбежно ведут к потерям зерна при его транспортировке с поля в зернохранилище. Сама же по себе дорожная проб­лема не интересовала тогдашнюю власть.

Карикатуристы могли "проехаться" по плохой работе общественного транспорта, высмеять таксистов, вымогающих чаевые под видом отсутствия сдачи, и кассиров в магазинах, бесцеремонно обсчитывающих клиентов. Могли изобразить нагловатых продавцов, обвешивающих покупателей. Разрешалось обратить внимание и на "отдельные недостатки" в сфере обслуживания, причем не только на хамство персонала, но и на хамство со стороны невоспитанных потребителей.

Желанными персонажами также являлись молодые родители, не желающие воспитывать своих детей и "спихивающие" их бабушкам-дедушкам. Кстати, длинные волосы у "джинсовой" молодежи (таких типов называли "патлатыми"), их стремление выглядеть "американисто" — тоже рекомендуемый властями сюжет.

В 1979-м "Перець" напечатал на эту тему удачную карикатуру: пожилая американская чета в Киеве на Владимирской горке приветствует расфуфыренную молодую пару: "Хелло! Вы из Техаса?" — "Нет, мы с Борщаговки".

Без проблем можно было изображать любительниц длинных телефонных разговоров, у которых вечно что-то горит на кухне. Разрешалось бичевать формальное отношение к мероприятиям по технике безопасности и несправедливое распределение премиального фонда на предприятиях. Но с изображением взяточников следовало быть осторожным: во-первых, героем такой карикатуры мог выступить только руководитель низшего звена, а во-вторых, редактор должен был проследить, чтобы нарисованный взяточник даже отдаленно не напоминал руководителей страны, республики или своего города. Кроме того, у карикатурного взяточника, в отличие от настоящего, не должен был висеть в кабинете портрет Ленина. А на лацкане его пиджака не мог красоваться депутат­ский значок. Малейшая промашка в этом вопросе могла стоить редактору не только кресла, но и партийного билета.

Тема приема в вузы "по блату" стала возможной на страницах сатирической периодики лишь тогда, когда ее разрешили "сверху" — с начала 1970-х. Причем карикатуристы преподносили главными виновниками коррупции не сотрудников вузов, чьими руками осуществлялось подобное безобразие, а родителей, "пристраивающих" своих непутевых чад. А в конце 1970-х, также по указке "сверху", начали "пропесочивать" диссидентов — их изображали помощниками антисоветских радиостанций.

Приветствовались антицерковные сюжеты — особенно накануне больших религиозных праздников. И, конечно, журналы охотно размещали на своих страницах карикатуры, посвященные тяжелой и безысходной жизни людей в странах капитализма. Чаще всего эксплуатировались темы безработицы, инфляции

и гонки вооружений. Периодически доставалось продажным американским журналистам, которые в интересах монополий беззастенчиво врали своим читателям, а заодно клеветали на Советский Союз. Любили карикатуристы персонально пройтись по руководителям недружественных стран: например, чилийскому диктатору Пиночету или израильскому премьеру Бегину.

Чтобы Гоголи — не трогали

Все, что не входило в перечень разрешенного, относилось к сфере табу. Нельзя было трогать острые социальные вопросы — например, нехватку жилья, многолетние очереди на получение квартиры. "Неприкасаемыми" были партия и ее курс. Вне критики пребывали партийные и совет­ские функционеры любого уровня, депутаты, судьи, передовики производства, кавалеры государ­ственных наград. В народе не зря гуляла едкая частушка:

"Очень, очень нам нужны
Салтыковы-Щедрины
И такие Гоголи, чтобы нас не трогали".

Невозможно было напечатать что-то критическое о Советской армии, в частности, о "дедовщине" даже заикнуться было нельзя. Писатель Владимир Войнович, "посмевший" написать сатирический роман об армейской жизни "Жизнь и приключения солдата Ивана Чонкина", был принудительно выдворен из страны.

Не разрешалось обнажать "язвы" социализма — например, затрагивать тему дефицита. Только народный артист СССР Аркадий Райкин, имевший солидные связи в Кремле, смог "пробить" написанную М. Жванецким миниатюру "Дефицит". Ту самую, где: "Я через завсклада, через директора магазина, через товароведа, через заднее крыльцо достал дефицит! Слушай, ни у кого нет — у меня есть! Ты попробовал — речи лишился! Вкус специфический! Ты меня уважаешь. Я тебя уважаю. Мы с тобой уважаемые люди". Причем разрешение исполнять было дано Райкину лично, ни один другой советский эстрадный артист не имел права исполнять подобную "крамолу".

Совершенно исключался любой намек на существование параллельной экономики — в карикатурах не могли появиться "цеховики", подпольные миллионеры, фарцовщики, валютные проститутки (да и рублевые тоже). К табуированным темам относились "железный занавес" и наличие в СССР цензуры — то и другое считалось выдумками зарубежных антисоветских организаций.

С появлением мемуаров генсека Леонида Брежнева исключалась любая критика в их адрес. Писатель Виктор Некрасов позволил себе в эфире зарубежного радио неодобрительно высказаться по поводу "Малой земли", и немедленно был лишен совет­ского гражданства. Возникновение польской "Солидарности" породило еще одну запрещенную тему — с осени 1980 года любое упоминание о ситуации в Польше, сошедшей с "рельсов социализма", стало в СССР одним большим табу.