Человек без бумажки
Кто из нас, пробираясь с баулами через толпы отъезжающих к своему поезду, не слышал где-то рядом заунывную песню, перекрывающую своей пронзительностью объявления по радио, которую исполняет обычно слегка закамуфлированная под крепко пьющих славян цыганская пара. Смысл этой песни не меняется десятилетиями и сводится к нескольким давно ожидаемым слушателями идеям. Первая из них предполагает сочувствие к приезжим (поскольку в больших городах половина приезжих, то это весьма мудрая тактика). Вторая, сообщая об утерянных документах, задевает еще более глубинные струны души, вызывая на поверхность сознания слушателя давнюю бюрократическую истину, гласящую о весомой разнице в статусе между человеком с бумажкой и некоей субстанцией, неуважаемой никем, кроме мух и невоспитанных собак, когда заветная бумажка утеряна.
Министр юстиции Роман Зварич прекрасно вложился в оба апробированных вокзальными попрошайками тезиса, поведав трогательную до слез историю о своих мытарствах в годы переезда в Украину из США, когда ему, магистру философии Колумбийского университета, пришлось жить на родине предков едва ли не на осадном положении (правда, о ночлеге на вокзалах речь все же не шла). Как сообщил Роман Михайлович, в те тяжелые времена он даже не мог выехать из Киева, так как послушно сдал в органы свой американский паспорт, а заветную книжечку с тризубом еще не получил. Надо полагать, в эти годы испытаний будущему министру особо помогало его образование, всякий раз подсовывая из глубин подсознания какой-нибудь утешительный афоризм из арсенала стоиков. И тогда с особым чувством Роман Михайлович потирал золотой корешок диплома, полученного им не за штудирование сомнительных постулатов марксизма-ленинизма, а за изучение единственно верных онтологических основ этики Платона. Но тогда-то и подстерегло философа несчастье. В один из сеансов медитации забыл Роман Михайлович спрятать диплом в специально пришитый в потайном месте карман — и документ пропал. И приходится нынче министру юстиции оправдываться перед всякой не столь изысканно образованной публикой, доказывая, что был он у него, был, а все, кто не верит, могут отправляться прямо в его родную нью-йоркщину, в ейное учебное заведение, подойти к вахтеру, кстати, тоже из украинской диаспоры, и он, широко улыбаясь, скажет: "Did you come to dr. Zvarych? Very well!" На крайний случай Роман Михайлович и сам готов туда отправиться (если время позволит и Юлия Владимировна оформит командировочные и суточные), чтобы извлечь из пенсионной спячки какого-нибудь знакомого преподавателя, который еще помнит любознательного Рому, перечитавшего — страшно подумать — все платоновские диалоги. И тот, по-стариковски цепко хватая Романа Михайловича за лацканы пиджака, станет допытываться, чего же он добился в науке, а узнав, что ученик пошел по госслужбе, только безнадежно махнет рукой.
