Сладкий и вульгарный
На земном шаре около четырех тысяч языков — и не более полутора сот государств. Неудивительно, что большинство из них многоязычны. В России более сотни языков, в Индии — около двухсот, а на острове Новая Гвинея — все семьсот. Правда, не всем очевидны преимущества космополитизма, и статус официального языка достается не всякому. На фоне двуязычных Бельгии, Финляндии, Канады и трехъязычного Люксембурга Швейцария выглядит чемпионом по мультикультурности и лингвистической толерантности. Здесь четыре государственных языка: родной для двух третей населения немецкий; французский, на котором произнес свое первое слово каждый пятый; итальянский — на нем говорят около 6% швейцарцев; и чудом уцелевший в южных альпийских долинах руманшский, самый близкий из живых родственников латыни, которым владеют около сотни тысяч человек. Очень трогательно: государственный язык является родным для половины процента жителей страны.
Впрочем, эта идиллическая картина обманчива. Неофициальный статус "главных" языков носят немецкий и французский, что, казалось бы, оправдано демографией, но на практике выливается в существенные неудобства. Языковая политика Швейцарии подчинена территориальному принципу, когда официальным языком муниципалитета является язык большинства его населения. Но в случае, к примеру, с итальяноговорящими — больше половины их сегодня живет за пределами "итальянских" кантонов Тичино и Граубюндена, зачастую не имея доступа к образованию и средствам массовой информации на родном языке.
Швейцарское правительство не спешит произносить вслух термин "языковая проблема" — такие действия обычно имеют эффект приговора, — предпочитая "языковое планирование". Так, Национальный музей в Цюрихе провел одновременно две выставки, посвященные "итальянской Швейцарии".
Первая из них — "Tutto bene? Итальянцы в Цюрихе" — уделила внимание истории итальянской иммиграции и деликатным моментам межнационального сосуществования. Сегодняшний облик Цюриха сформирован в том числе и итальянским колоритом. Мало кто рискнет употребить обидное прозвище "макаронник" (в немецком варианте — "пожиратель спагетти", Spaghettifresser), когда экономика города многим обязана сверхпопулярной итальянской кухне.
Экономически отстающая аграрная Италия второй половины XIX в. не могла предложить населению столь же выгодных условий труда, как быстро подхватившая знамя промышленной революции Швейцария. Итальянские иммигранты с радостью брались за нелегкие физические работы вроде строительства железных дорог, подрабатывали, где могли, — сторожами и посудомойками. Хотя межправительственный договор 1868 г. с Италией о взаимной свободе предпринимательства и торговли гарантировал итальянским иммигрантам равенство прав, налет презрения и недоброжелательности все же присутствовал. В 1860 г. в стране было 10 тыс. итальянцев, к 1910 г. — в 20 раз больше. Недовольство в духе "понаехали тут" становилось все отчетливее. Иностранцы играли роль "козлов отпущения" (nu..tzlichen Idioten): их приезд в качестве дешевой рабочей силы вроде бы и поощрялся, но особенно им никто не радовался. Ксенофобия достигла апогея в годы фашизма: слово "итальянец" стало синонимом слова "фашист", и что любопытно, именно среди немцев. Настоящей семейной катастрофой считалось, если благопристойная швейцарка полюбила итальянца. Этих вспыльчивых, шумных людей, всегда казавшихся подозрительными, презрительно именовали непереводимым прозвищем Tschingg.
И все-таки, благодаря устойчивым демократическим традициям, в народе установились мультикультурные взгляды, а хобби унижать иностранцев закрепилось за маргинальными политиками. Так, в 1970 г. инициатива Шварценбаха — первое такого рода предложение, которое требовало ограничить количество иммигрантов до 10% в каждом кантоне. Как минимум 300 тыс. иностранцев должны были быть высланы из страны, но референдум отверг идею. С тех пор в стране предпринималось шесть подобных попыток — и ни одна из них не была удачной.
Пережитки разного рода предубеждений и стереотипов, связанных с тем, что большинство живущих в Швейцарии итальянцев — потомки нищих и вульгарных разнорабочих, призвана ликвидировать выставка La dolce lingua (Сладкий язык), отдающая дань итальянскому языку, культурно облагораживавшему Европу со времен Возрождения. Близкий родственник вульгарной латыни поделился словарным запасом практически со всеми романскими языками. Даже французы, рьяные борцы за чистоту речи, не осмелились придумывать собственные аналоги для слов "аллегро", "нетто", "жиголо", "пицца" и "папарацци". И в романских, и даже в славянских языках эти слова неизменны, обычно несклоняемы — они, словно памятники истории, неопровержимые доказательства былого итальянского превосходства в соответствующих сферах — музыке, коммерции, светской жизни, кулинарии и масс-медийных технологиях.
