Трудяги с золотым содержанием
Издавна принято заботиться о дизайне денежных купюр — размещать на них не только надписи и государственные символы, но и художественные графические изображения. Это, во-первых, улучшает эстетическое впечатление от банкнот, во-вторых — осложняет жизнь малопочтенному сословию фальшивомонетчиков, а в-третьих — несет определенную идейную нагрузку. К примеру, со второй половины XIX в. на отечественных ассигнациях появились лица русских царей. Собиратели бон могут составить из них целую портретную галерею дома Романовых. Особенно известны купюры последних эмиссий, имевшие хождение в предреволюционные времена. Так, на 25-рублевом кредитном билете видим портрет Александра III, на 50-рублевке — Николая I, на сотке-"катеринке" — Екатерины II, а обширная денежная "простыня" в 500 рублей (столько не каждый рабочий зарабатывал за год) была украшена портретом Петра Великого (анфас).
После Февральской революции Временное правительство, естественно, избавилось от царских портретов. Вместо этого на кредитках было помещено изображение здания Таврического дворца в Петрограде — местонахождение Государственной Думы, символа тогдашней демократии. А потом, при власти большевиков, пришлось печатать новые деньги. Поначалу в их оформлении обходились серпами, молотами и надписями "Пролетарии всех стран, соединяйтесь" на всевозможных языках. Более сложный дизайн не требовался, поскольку в стране разворачивалась гиперинфляция, и буханка хлеба стоила миллионы. Однако в 1922 г., когда гражданская война была практически окончена и стартовал переход к новой экономической политике, возникли предпосылки к введению более устойчивого денежного обращения. Соответственно, требовалась эмиссия надежных, хорошо защищенных платежных средств. И вот, в Главном управлении производством государственных знаков, монет и орденов — Гознаке — начали разрабатывать варианты рисунка советских бумажных денег.
Остановились на мысли о том, чтобы на ассигнациях были представлены новые хозяева жизни: рабочие, крестьяне, красноармейцы. Осталось только договориться, в каком виде их помещать, крупным или общим планом и т.п. Художники начали предлагать разнообразные варианты. Но наиболее конструктивную идею подал 35-летний ваятель Иван Шадр. Он подсказал вначале создать скульптурные изображения всех персонажей, а потом, без лишних усилий, выбрать самые выигрышные ракурсы при наилучшем освещении.
Имя скульптора Ивана Дмитриевича Шадра (1887-1941 гг.) прочно вошло в историю советского искусства. Надо, правда, признать, что все помнят не настоящую его фамилию, а псевдоним. Оно и понятно, поскольку от рождения Шадр был записан более чем обыкновенно — Иван Иванов. Вот и взял себе "ник" от родного городка Шадринска на Урале.
Будущий автор скульптурных образов эпохи знал тему труда не понаслышке. Его дед и отец были потомственными плотниками. Сам Ваня чуть ли не с семи лет помогал им на простых работах. А в 11-летнем возрасте его определили на ватно-шерстяную фабрику в Екатеринбурге. Но гораздо больше увлекали его занятия искусством. В том же Екатеринбурге Ивану удалось поступить в художественно-промышленную школу. Потом он буквально пешком отправился в столицу — поступать в Императорскую Академию художеств. Эта авантюра у него не прошла, однако творческая атмосфера Питера, занятия в рисовальной школе Общества поощрения художеств, знакомство с ведущими художниками и скульпторами дали юноше довольно много. Правда, жить было совершенно нечем, и для прокорма уральский гость стал петь на улицах под шарманку. Кончилось это тем, что… ему предложили играть на профессиональной сцене!
И все же главным для него оказалась скульптура. Когда Ивану исполнился 21 год, доброхоты предоставили ему средства для обучения за границей. Он поехал в Париж, где общался с такими исполинами, как Роден и Бурдель. Словом, школа была пройдена достойная. А на пору творческой зрелости пришелся ответственный заказ Гознака — изготовить статуи рабочего, крестьянина и красноармейца для воспроизведения на деньгах и ценных бумагах.
Для выбора подходящих типажей Шадр отправился в родные края — на Урал. Там, по его мнению, можно было найти настоящих, исконных, коренных русских мужиков. Так оно, в общем-то, и было. Одного только скульптор не учел. Психология обитателей Урала тоже была старая, коренная. Позировать для статуи они не хотели. Боялись: грех, мол…
Сам Иван Дмитриевич потом не без юмора вспоминал, как уламывал одного великолепного, колоритного, могучего деда: "Подсел к старику, долго и пространно рассказывал ему о цели своего приезда в деревню и, наконец, спросил его, не будет ли он для меня позировать. Дед не шелохнулся. Предположив, что он глухой, я заглянул ему в глаза и, повысив голос, стал убеждать его. Дед неожиданно встал, выпрямился, длинные седые брови космами затряслись, он высоко взмахнул над моей головой палкой: "Окаянный, что ты меня улещаешь? Я на карточку-то отродясь не снимался, а ты с меня куклу стряпать хошь, гадина этакая!".
Долго колесил Шадр по Уралу в телеге, нагруженной глиной и гипсом для лепки. Но, в конце концов, усилия по розыску "денежных мужиков" принесли нужные плоды. Для одной из скульптур — "Сеятель" — согласился стать моделью крестьянин Киприан Авдеев. На него произвела впечатление подпись самого Михаила Ивановича Калинина на мандате Шадра. Правда, он выдвинул одно категорическое условие: взял со скульптора слово, что на деньги с его изображением не будут плевать.
Вслед за удачей с "Сеятелем" нашелся "Крестьянин". Его изображение вылеплено с кряжистого уральца Порфирия Калганова. А там появились и "Рабочий" с "Красноармейцем". Словом, задание Гознака было выполнено. Профессиональные граверы принялись переводить скульптурные лица в графические изображения.
Первыми купюрами с новыми персонажами стали так называемые платежные обязательства Центральной кассы Народного комиссариата финансов. Они были предназначены для пополнения денежной массы бюджетных предприятий и организаций, которые с их помощью могли рассчитываться с поставщиками сырья и материалов. А тем, по истечении трехмесячного срока со дня выпуска обязательств, был гарантирован обмен "платежных обязательств" на новые дензнаки по золотому курсу. На лицевой стороне обязательств, выпускавшихся в 1923 г. с разной нарицательной стоимостью, помещался "Рабочий" Шадра.
В том же году произведения скульптора вошли в дизайн советских денежных ассигнаций массового пользования — "совзнаков". Правда, курс их, по сравнению с твердыми, обеспеченными золотом червонцами, снижался. Скажем, выпущенные в ту эмиссию дензнаки в 15 тыс. рублей (с "Крестьянином") и в 25 тыс. рублей (с "Красноармейцем"), по курсу на январь 1924 г. в сумме едва превышали один червонец, а на февраль того же года не дотягивали и до получервонца. Поэтому на смену "совзнакам" вскоре пришли казначейские билеты невысоких номиналов, "привязанные" к червонцу.
Естественно, червонцы тоже не обошлись без статуи работы Шадра. В августе 1924 г. его "Сеятель" украсил банковский билет достоинством в три червонца, в котором содержалось 23,23 г чистого золота. Надо сказать, что благодаря этой купюре тема "сеятеля" оказалась прочно привязанной к финансовой сфере. Не потому ли в "Двенадцати стульях" Ильфа и Петрова Остапу Бендеру, который обслуживал в качестве "художника" пароход Наркомфина, который проводил на Волге тиражи выигрышного госзайма, поручили изобразить на агитационном плакате именно сеятеля? Правда, творческие успехи великого комбинатора оказались довольно-таки скромными: "Вместо сеятеля, разбрасывающего облигации, шкодливая рука Остапа изобразила некий обрубок с сахарной головой и тонкими плетьми вместо рук".
"Рабочий" продолжал фигурировать на позднейших платежных обязательствах Наркомфина СССР. Его же голова в кепке попала и на пятирублевый казначейский билет эмиссии 1925 г. Таким образом, герои Шадра заполнили "изобразительный ряд" советских денежных знаков 1920-х годов. Вряд ли нашелся бы в то время в необъятной стране хоть один мало-мальски платежеспособный человек, который не знал бы "в лицо" произведений скульптора. Мало того, "Рабочий", "Крестьянин" и "Красноармеец" активно циркулировали по стране и даже проникали за рубеж благодаря тому, что угодили также на почтовые марки РСФСР, а затем и СССР. Их поместили на стандартные знаки почтовой оплаты — марки самых массовых выпусков. Таким образом, не только бонисты, но и филателисты имеют теперь возможность приобщиться к творчеству одного из виднейших советских ваятелей. А оригиналы произведений Ивана Шадра, растиражированные в неимоверных количествах, были впоследствии переданы в Третьяковскую галерею в Москве.
Многие работы Шадра в копиях или повторениях разошлись по разным городам бывшего СССР. Одно из его произведений до сих пор каждый может лицезреть в Киеве, на Подоле.
Четверть века назад часть незастроенной местности над трассой подольской линии метрополитена оформили как новую площадь. Ей, в порядке дружбы народов и трудовых коллективов, было присвоено название "площадь Красной Пресни". Название напоминало о восстании рабочих Красной Пресни в Москве в 1905 г. На торце ближайшего здания разместили приличествующую случаю цитату из трудов товарища Ленина, а перед ней на специальном постаменте была установлена бронзовая копия широко известной статуи Ивана Шадра "Булыжник — оружие пролетариата". Скульптура изобразила тот момент восстания, когда вошедшие в раж работяги отбивались от полиции, солдат и казаков камнями, вывороченными из мостовой. На деньги эта статуя не попала, а вот на почтовых марках встречалась.
Смена политических ориентиров в независимой Украине привела к тому, что ленинская цитата с площади исчезла. Но уничтожать статую не стали. Ее просто передвинули на несколько десятков метров. И теперь она представляет собой часть оформления сквера, разбитого перед тыльным фасадом кинотеатра с по-прежнему революционным названием "Жовтень".
