Аграрный Эдип. Почему Павлик Морозов - это второе имя Голодомора
Но есть в "Золотом веке" СССР — особенно в той части, которая касается ранних лет страны — образы, которые не вписываются в новейшую идеологию.
В образе Павлика Морозова нет ничего нового и необычного. Миф об Эдипе, адаптированный для новой социалистической мифологии. Мальчик убивает отца — как убивали своих отцов, представлявших "прошлый" миропорядок, боги "новых времен". И если бедняга Эдип, давший имя мифу, убивая Лая, не знал, что поднимает руку на отца, Зевс был в курсе, как до него был в курсе его папаша Хронос, как сильно после них обоих в курсе был Павлик.
Если даже никакого Павлика не было, его стоило выдумать. Хотя, увы, Павлик Морозов до тошноты правдоподобен. И был он, скорее всего, не один, и образ, вполне вероятно, собирательный. Этих детей, вольно или невольно, сознательно или не очень (какая сознательность в таком возрасте?), так или иначе предававших своих родителей, свои семьи, всегда было пруд пруди. По убеждениям в том числе. Павлик Морозов и масса его клонов, сдававших папу-контрреволюционера или кулака-мироеда, удиравших в Красную армию со своего скучного хутора — в общем, "на зло маме тонущих в луже". Возраст у Павлика был самый подходящий для бунта против отца. А тут как раз подвернулся подходящий алтарь, идея и союзник, прекрасно понимавший смутные устремления мятежной подростковой души. Большинство революций — это крестовый поход детей, у которых возрастные мутации накладываются и резонируют с переменами в окружающем мире.
Мы и сами проходили это уже неоднократно — в период перестройки и разрушения СССР, а потом на каждом Майдане и теперь вот на фоне войны. И ладно бы только мы. Ничем не отличается ситуация в США. Разные поколения одних и тех же семей сделали противоположный выбор, и это прошло по семьям водоразделами. Этого не случалось раньше, даже когда в одной семье голосовали вразнобой — те за демократов, эти за республиканцев. Но в этот раз в отличие от прежних американцы голосовали за мировоззрения, системы ценностей (или скорее против них), а не за партии и отдельных политиков. Мировоззренческий слом, слом общественных систем всегда чреват разрывом между отцами и детьми. Самое время для Эдипа. И самое время одной из соперничающих систем разыграть этот миф в свою пользу.
Впрочем, у социализма были дополнительные стимулы героизировать Павлика Морозова и его эдипальный подвиг. В отличие от множества других социальных переломов, для которых столкновение отцов и детей естественный побочный эффект, социалистическая революция прицельно наносила удар по семье. Потому что социалистическая революция предполагала радикальный экономический эксперимент.
В то время как семья — институт во многом экономический и связан с собственностью. Там, где нет собственности, семья теряет свой экономический смысл. Поэтому разрушение патриархальной семьи, опоры частной собственности, особенно базовой ее формы — собственности на землю — было важным этапом разрушения самого концепта частной собственности.
Разрушение патриархальной семьи в аграрном секторе было ключиком к разрушению частной собственности в корне, то есть в сознании. "Павлик Морозов" — это второе имя Голодомора в Украине, да и в Поволжье тоже. Везде, где были крепкие крестьянские хозяйства, необходимы были сильнодействующие средства, которые разрушили бы семьи и хозяйства. Причем не просто физически разрушили, но разрушили бы связь между этими двумя явлениями в сознании людей. Преемственность собственности нигде не воплощена так полно и видимо, как в крестьянском хозяйстве. Где многое закладывается с прицелом на следующее поколение. Эту связь, которую крестьянское хозяйство формировало в течение поколений и веков, действительно в основном удалось разрушить в СССР — огромными жертвами и усилиями. Нынешнее плачевное состояние нашего постколхозного села — прямое следствие этого эксперимента.
Еще одна причина, по которой социалистическая революция должна была разгромить патриархальную семью, — конкуренция авторитета. Грубо говоря, в тоталитарном обществе "отец" только один — он же "отец народов". Поэтому миф о советском Эдипе следовало создать и продвинуть в массы в качестве примера правильно расставленных приоритетов. Авторитет в такого рода политических системах сакрализируется: нужно отказаться от своего "земного" отца, отречься от него, чтобы соединиться с "небесным отцом". В атеистическом обществе религия никуда не девается, она просто переходит в другие формы. Обожествление государства, воплощенного в представителях (вернее, в представителе) государственной власти, обычное дело для тоталитаризма. Потому жертвами социализма в его борьбе за авторитет пали церковь и семья. Но они вернулись в обиход, потому что оказались своего рода естественной общественной потребностью. Однако вернулись в обезвреженном виде и только тогда, когда новая государственная система достаточно окрепла, чтобы их переварить —контролировать и/или заставить работать на себя. С патриархальной семьей все оказалось довольно просто: там, где нет частной собственности, нет и патриархальной семьи. Нуклеарные семьи ничем не угрожали социалистической системе. Здесь нет долгой преемственности, а кроме того, в условиях полной занятости мам и пап и нахождения детей с годовалого возраста в детских учреждениях очень легко лепить из них все, что нужно.
Становление каждого нового государственного мифа так или иначе требует жертв. Конфликт поколений для идеологий новых государств — живительный грунт. Идеологии тем лучше прорастают и тем щедрее плодоносят, чем глубже они укоренены в сознании. И тут миф об Эдипе — это даже мелко по сравнению с теми мифологическими пластами, которые заставляют детей приносить в жертву отцов. Потому что один из первичных хтонических мифов, в которых старое должно умереть, чтобы выросло новое. И в этом есть определенная откровенность: для государства, которое использует подобные образы и сюжеты в своей идеологии, нет ни отцов, ни детей. Есть только инструменты достижения своих целей.
В СССР, например, "освободившем" детей от диктата отцов (и вообще от семьи), категория детства была под большим вопросом. Сталин, принявший решение о репрессиях детей "врагов народа" и высшей мере с 14 лет (в действительности под горячую руку попадали и 12-13-летние), был по-своему честен — нежный возраст не стал предлогом для освобождения от ответственности перед государством. Нежный возраст не брался в расчет ни в чем. Огромное число песен, книг и кинофильмов о "счастливом детстве" — свидетельство того, что в реальности с детством было что-то не так. Собственно, известно, что — из детства была вычтена семья. "За наше счастливое детство" было спасибо кому угодно — Сталину, Родине, школе, партии и правительству, только не маме с папой. Мамой была родина, а папой государство. Ничего личного. Только "божественное". А дети, как и взрослые, впрочем, преимущественно заложники, гарантирующие лояльность друг друга общему Отцу.
Так же как и образ Ленина, образ Павлика Морозова совершенно не подходит нынешним реконструкторам "Великой Страны". Во-первых, образ мальчика, предающего отца во имя революционных идей, совершенно не совпадает с кремлевским мейнстримом, который идет рябью от одного слова революция. Во-вторых, в феодальной системе отношений, пронизывающей нынешнюю Россию, эдипы не приветствуются. Здесь важны четкая преемственность и иерархия. И наконец, в системе консервативных ценностей, продвигаемых в российское общество по линии РПЦ, нет места идее разрушения патриархальной семьи. Другое дело, что эта идея и не нужна —патриархальная семья уже разрушена, назад дороги нет. Хотя бы потому, что у нее нет никаких экономических оснований. Поэтому Павлика Морозова, как и Владимира Ильича, нынешняя капризная российская клио, надо думать, задвинет подальше.
