Конец истории. Даже "отец цветных революций" не знал, что делать дальше
Смерть Джина Шарпа, "человека, который развалил СССР", и "отца цветных революций", на постсоветском пространстве ажиотажа не вызвала. Разве что сам новостной повод — день кончины, 28 января, — был отмечен множеством публикаций, по большей части, впрочем, неотличимо похожих друг на друга. Почтенный и повсеместно признанный мэтр ненасильственного сопротивления прожил долгую жизнь, перевалив за отметку 90, добился всеобщего признания как главный специалист по свержению государственной власти и умер, окруженный последователями, превозносимый и проклинаемый одновременно.
Но кое о чем не сказано тогда и уж тем более не говорят сейчас, благополучно похоронив гуру. Притом что его технологии не раз применялись на практике и неизменно срабатывали, в их успехе все же всякий раз ощущался привкус незавершенности.
Методика Шарпа изложена в нескольких книгах: "От диктатуры к демократии", "Политика ненасильственных действий", "Освободительная борьба". Изложена мало сказать, что подробно, — буквально разжевана до пошагового применения, и в этом виде доступна любому, кто умеет читать и располагает необходимым ресурсом: некоторой харизмой, некоторым набором популистских лозунгов и некоторыми средствами. Детали, естественно, варьируются: больше одного — меньше другого, но при наличии этих трех ингредиентов, притом в весьма широком диапазоне пропорций, и правильном их применении можно свалить любой режим, отнюдь не только диктаторский. Шарп с академической занудностью приводит аж 198 методов ненасильственной борьбы — от публичных выступлений и групповых петиций до псевдовыборов (Каталония, да-да, вы тоже узнали?) и псевдонаграждений, а также самосожжения и самоутопления, сидения и стояния, демонстративного поворота спиной и раздевания в знак протеста и пр. В его списке много любопытного — иной раз очевидного, а иной раз и неожиданного. Под методику в целом подведена и теоретическая база ненасилия.
В действительности все обстоит значительно проще. Вся методика Шарпа укладывается в три тезиса.
Первый: любая, даже самая свирепая диктатура основана на вовлечении угнетаемых в собственное угнетение. Впрочем, на таком вовлечении основано любое государство, с каким угодно устройством. Государство — это всегда механизм подавления форм поведения, выходящих за рамки обозначенного коридора дозволенного. Но этот механизм имеет очень небольшой запас прочности. Он априори предполагает, что такие попытки будут редким исключением. Иными словами, существует негласный договор согласия между теми, кем правят, и теми, кто ими правит. Это верно и для самой широкой демократии, и для отношений заключенных и охранников в лагере смерти на входе в газовую камеру. Абсолютное большинство людей — 99,9% — всю жизнь бредут по коридору, обозначенному таким договором. А из 0,1% дерзких, способных заступить за черту, 99,9% не решатся заступить за нее более чем на шаг.
Если вы хотите обрушить государство, притом любое, не только диктаторское, вы должны сломать рамки общественного договора, вокруг которого оно построено.
Второй тезис: совершенно не обязательно при этом прибегать к силе. Более того, этого нужно избегать, оттягивая применение силы до последней возможности, поскольку обращение к силе возвращает вас в коридор конвенциональных вариантов поведения, из которого вам нужно выйти. Любое государство заточено на противостояние силовому давлению и прекрасно с ним справляется, если только предварительно не ослаблено, а вы не собрали вокруг себя значительное число тех, кто принципиально отвергает предлагаемый общественный договор. К силе можно прибегнуть только в самый последний момент, когда государство уже фактически рухнуло, чтобы добить его сухой остаток, не поддающийся размыванию ненасильственными методами. А лучше вообще к ней не прибегать, и если это удастся — это очень хорошо.
Третий тезис: любое государство состоит в первую очередь из исполнителей, среди которых больше всего низовых. Короля играет свита, без нее он ничто. Любые исполнители натасканы на стандартный набор действий. Поставьте их в нестандартную ситуацию, и, правильно все рассчитав, вы выбьете их из цепочки общественного договора. В худшем случае, если вы попадете не очень точно, они получат моральную травму, и это тоже очень серьезно. Любые столпы режима чрезвычайно ранимы и мнительны именно потому, что боятся оказаться по другую сторону письменного стола, цепочки полиции с дубинками и щитами или расстрельного коридора. Они смелы до тех пор, пока уверены в том, что с ними ничего не случится, а ничего с ними не случится в их понимании только тогда, когда они будут четко выполнять данные им инструкции. Не они одни такие — почти все люди так воспитаны, но именно слуги режима, чувствуя, что они возвышены над толпой, очень опасаются, что толпа однажды сделает с ними то же, что они делали с ней. Ставьте их в нестандартные ситуации как можно чаще, снова и снова, в ситуации, которые не предусмотрены никакими инструкциями и которые не могли привидеться им даже в ночном кошмаре. Когда они почувствуют, что очень много людей не желают играть по их правилам, а играют по своим, непонятным для них, им станет очень страшно. Настолько страшно, что многие из них выйдут из игры, и вертикаль власти рассыплется. Грозный диктатор просто станет никем.
Все остальное в книгах Шарпа либо чистая суггестия для подготовки закомплексованного и зашуганного с рождения читателя к выходу за пределы привычной реальности, либо чисто технические детали. Разумеется, для успешного применения этих методов нужны некоторые навыки, а приведенные тезисы напоминают инструкцию по игре на скрипке — там тоже все просто: нужно водить смычком по струнам, выбирая нужную и немного варьируя амплитуду ее колебаний пальцами другой руки, но чтобы делать это на практике и делать хорошо, нужна тренировка и раскрепощенность. С революциями все ровно то же самое. Но это уже ремесло, достигаемое упражнением, а все инструкции уложены в перечисленных трех пунктах.
Можно ли сказать, что Шарп был гением Очевидности? Очевидно, да. Он увидел то, что лежало у всех на глазах и чего другие не замечали, как привычную деталь пейзажа. Затем, уловив общий принцип, смог неплохо разработать технические детали его применения на практике. Впрочем, методики Шарпа имеют "открытый код", и они открывают невероятный простор для усовершенствования и творческого переосмысления для всех, кто понимает, как они работают.
Но у этих методик — и классических, буквально следующих книгам Шарпа, и усовершенствованных, есть одна общая проблема. Она в том, что все цветные революции оканчиваются одинаково.
Пыль оседает. Взбудораженное общество структурируется заново, неизменно воспроизводя в основных своих чертах то состояние, из которого его вывели, с незначительными вариациями. Ростки нового быстро глохнут и исчезают, в лучшем случае кое-как выживают на социальной обочине. Прошедшая революция переходит в область сакрального и в этом виде замыкается от всякого честного и в силу этого нелицеприятного исследования, что почти исключает усвоение полученного опыта. И даже если такое общество находится под постоянным внешним давлением, оно все равно воспроизводит прежние формы, да, с поправкой, искажающей действие этого давления, но, несомненно, прежние. Это как раз то, что мы наблюдаем в Украине, где в роли внешнего давления выступает российская агрессия.
И даже очень сильное внешнее давление может лишь до некоторой степени сдерживать такое развитие событий. Но старые сценарии все равно будут просачиваться, как вода через наскоро насыпанную плотину. Мы видим это в Ираке.
Люди из общества, взорванного методом Шарпа, неизменно стремятся вернуться в привычное состояние, к привычным отношениям. Иначе жить они просто не умеют. Новых рецептов устройства жизни, притом посильных и понятных им, методика Шарпа предложить им не может. А значит, они неизбежно возвращаются к старым. Да, каждый из них хочет немного улучшить свое положение в заново собираемой старой иерархии, и у некоторых это получается, а у некоторых нет. Но ни те ни другие ничего не желают менять по существу, и сама мысль о возможности таких перемен их зачастую пугает. Внутренний диктатор оказывается сильнее внешнего. Что с ним делать? Либо ждать пришествия нового Шарпа для борьбы с ним, либо самим становиться таким Шарпом, если хватит прозорливости, духа и умения заставить услышать себя.
У мистера Шарпа получился отличный консервный нож для вскрытия банок, в которых прячутся диктаторы. Это был большой шаг вперед. Но теперь нам нужно сделать еще один: научиться готовить содержимое вскрытой банки, чтобы ее обитатели не сумели вновь закрыться изнутри.
