Российские олигархи XVIII века
Корни российской "олигархии" ("власти немногих") XVIII ст. — в 90-х годах века предыдущего, в начале революционно-переломной эпохи в истории империи, продолжившейся галантно-кровавым веком восемнадцатым (известным также как "Век Просвещения"!). Именно тогда впервые зародилась, а после пышно взросла плеяда, как сейчас сказали бы, воротил, вершивших судьбы огромного государства. Как и нынче, они являлись элитой пестрой компании "новых" людей: русских и украинцев, евреев и татар, лиц "европейских", "кавказских" и прочих национальностей.
Формирование элиты молодой Российской империи началось во вполне узнаваемых сейчас условиях катастрофически резкой, революционной ломки былого жизненного уклада Руси — в пору самодержавного правления и "перестроечных" реформ царя Петра Великого (1696-1725 гг.). Тогда же начали складываться гигантские, по тем временам, состояния его приближенных (предтеч всех будущих российских, а потом и постсоветских "олигархов"). Последние далеко не всегда были голубых кровей, то есть выходцами из характерных для феодальных монархий "благородных" сословий вроде русского боярства или дворянства. В ближнем петровском кругу было немало лиц "подлого" (то есть незнатного) рода, в том числе и с весьма темным прошлым. Это нисколько не мешало им, проявляя недюжинные пробивные и прочие способности, приходить "во власть" и получать аристократические титулы, занимая почетные места вокруг трона.
Такое было время!
Наиболее выразительна и, одновременно, типична судьба ярчайшего и крупнейшего государственного деятеля петровской поры, царского любимца Александра Даниловича Меньшикова. Юный торговец с московского рынка (чье первоначальное состояние умещалось в деревянном лотке с пирожками, начиненными "зайчатиной, луком, яйцами и всякой требухой"), а после "счастья баловень безродный" стал, по выражению того же Пушкина, "полудержавным властелином" — богатейшим после царя человеком России, владельцем 150 тысяч крепостных, великолепных дворцов и огромных сокровищ.
Критериями "олигархичности" российской элиты ХVIII в. (как и более поздней поры, вплоть до отмены крепостного права в 1861 г.) были не столько реальные денежные капиталы, сколько масштабы земле- и душевладения. Именно это было мерилом богатства, общественного положения и престижа. Поскольку же владение поместьями и крепостными крестьянами составляло сословную привилегию дворянства, то выходцы из низших слоев общества, попадавшие в милость при дворе, вместе с прочими наградами автоматически получали дворянское звание, нередко с тем или иным титулом.
Меньшиков, как "лицо №2", был наделен всеми высшими титулами, учрежденными в новорожденной империи. Он был герцог Ижорский, светлейший князь Российского государства (а заодно и центральноевропейской, в основном, австро-германской Священной Римской империи), генералиссимус, верховный тайный действительный советник, рейхсмаршал, президент Военной коллегии (т.е. министр обороны), адмирал красного флага, санкт-петербургский губернатор, а также множества русских и иноземных орденов кавалер "и прочая, и прочая, и прочая".
Восходя по карьерной лестнице, он регулярно получал не только чины, должности и ордена, но и щедрые царские пожалования земельными вотчинами. Первое из них относится к 1700 г., когда бывший пирожник стал владельцем деревеньки Лукино Московского уезда, населенной 115 душами мужского пола. Год спустя последовали еще два подобных дара. Одновременно Меньшиков стал самостоятельно скупать земельные владения с крестьянами. В 1700-1701 гг. он приобрел в том же уезде три вотчины, наименьшая из которых стоила 3000 рублей.
Откуда брались свободные деньги?
Как правило, из госказны, доступ к ресурсам которой для царского любимца был несложен, ведь действиями князя, на всем протяжении его умопомрачительной карьеры, руководили, помимо прочего, ненасытное стяжательство и тщеславие! Правда, считается, что, добывая первые средства на покупку недвижимости, будущий светлейший князь еще не злоупотреблял казнокрадством, действуя умеренно, дабы не вызвать зависти у конкурентов.
Другим излюбленным источником обогащения была, конечно же, коррупция. Разумеется, взятки к царскому любимцу всегда текли полноводной рекой, хотя и здесь на первых порах проявлялась разумная умеренность. Например, после основания Санкт-Питербурха в 1703 г. новоиспеченный губернатор строящейся столицы однажды отказался от презента в 10 000 рублей (считается, что Меньшиков счел эту сумму…чрезмерной) и выдал взяткодателя самому Петру, жестоко каравшему разоблаченных коррупционеров. Но дальше — больше! Аппетиты светлейшего возрастали, и, уличенный в масштабных, порой миллионных, махинациях сиятельный сановник двух империй не раз бывал нещадно бит увесистым Петровым кулаком или массивной царской тростью.
Тем не менее, император всегда прощал своего любимца, прославленного военными подвигами в Северной войне со Швецией (1700-1721 гг.) и административными талантами "на гражданке". После смерти царя (1725 г.) Меньшиков стал олигархом без кавычек — двухлетним фактическим хозяином империи: сначала при царице Екатерине I (бывшей прачке, обожавшей старого любовника Алексашеньку), а потом — на заре короткого правления юного Петра II.
Известно, что к 1727 г. князь Меньшиков имел только драгоценностей и наличных денег на сумму примерно в 400 тыс. рублей. По курсу русского золотого рубля начала ХХ в. это богатство эквивалентно 3,5 млн (!) и хранилось в шести сундуках. Конечно же, указанные суммы не отражают всего состояния этого вельможи. Была еще недвижимость — огромные роскошные дворцы в Петербурге, Ораниенбауме, Кронштадте, Москве и Нарве, а главное — многочисленные вотчины, крепостные крестьяне, вкупе с промысловыми предприятиями, мебелью, хрусталем, коврами, картинами, дорогой одеждой и прочим имуществом.
Человеком "из народа", вознесенным революционной волной петровских реформ, был Павел Иванович Ягужинский — генерал-прокурор, высшее должностное лицо в государстве, сын простого музыканта-органиста. Крещеный еврей Петр Павлович Шафиров стал бароном и вице-канцлером, занимая вторую по значимости должность во внешнеполитическом ведомстве страны. Не были знатны и многие другие "птенцы гнезда Петрова", быстро забывавшие былую бедность и карабкавшиеся к вершинам славы и богатства.
Опробованные ими методы обогащения успешно применялись и всеми позднейшими олигархами XVIII в. различных рангов. Первенство здесь принадлежит, конечно же, фаворитам-любовникам самодержавных императриц: герцогу Бирону при Анне Иоанновне (1730-1740 гг.), графу Разумовскому, брату последнего гетмана Украины, графу Шувалову при Елизавете Петровне (1741-1761 гг.), а также многочисленным бойфрендам любвеобильной Екатерины II во главе с легендарными графом Григорием Орловым и его тезкой светлейшим князем Потемкиным-Таврическим.
Незнатный дворянин Орлов "унаследовал" Екатерину от будущего польского короля Станислава Понятовского. 28 июня 1772 г. вместе с четырьмя братьями и прочими гвардейцами он свергал преемника царицы Елизаветы — императора Петра III (1761-1762) и возводил на престол его неверную супругу. В благодарность последовали графский титул и прочие милости меньшиковского масштаба.
Ленивый и малоинициативный Орлов числился директором корпуса инженеров, начальником конной гвардии и артиллерии, президентом иностранного колонизационного бюро, главным директором фортификаций. Получая около двух миллионов казенных рублей в год на нужды только одного артиллерийского ведомства, он половину проматывал, а остатки возвращал Екатерине, которая милостиво тратила их… на строительство орловских же дворцов. На фасаде самого знаменитого из них — Мраморного дворца — было начертано: "Построен в знак дружбы и благодарности". Выражением того же были прочие роскошные апартаменты (дворцы и замки), полное содержание (т.е. возмещение всех текущих расходов), не считая десяти тысяч рублей в месяц в качестве "карманных денег", а также многочисленные огромные поместья с десятками тысяч крестьянских душ. Венцом всего стали печальной памяти замок в Ропше под Петербургом (где брат Григория Орлова Алексей убил царя Петра III), а также портрет Екатерины II в сердцевидном медальоне, усыпанном бриллиантами. Право ношения такой награды в петлице орловского костюма было эксклюзивным.
Но, конечно же, состояния Орлова и прочих фаворитов не шли ни в какое сравнение с богатствами Григория Потемкина. Этот бедный дворянин, начавший карьеру с одолженных у архиепископа Можайского 500 рублей для поездки в Петербург и устройства на военную службу, делил с Екатериной реальную власть целых два десятилетия (1771-1791 гг.). По масштабам полководческих и административных дарований он — единственный из русских олигархов ХVIII в., сопоставимый с Меньшиковым. Однако и по прочим "деловым" склонностям он не уступал своему предшественнику. Как сообщал своему правительству английский посол Гаррис, Потемкин, находясь на пике карьеры, за какие-то два года получил в дар 37 тысяч крепостных душ и 9 млн рублей. А французский дипломат Кастера писал о прочих подарках Потемкину на сумму в 50 млн, не считая "беззастенчивых краж и злоупотреблений" фаворита, общее имущественное состояние которого считалось просто неисчислимым.
Впрочем, Екатерина не забывала и других приближенных. Один из тогдашних олигархов канцлер граф Воронцов также получал огромные подарки. В 1763 г. царица выплатила за фиктивно купленный у него дом — дом остался за графом — 217 тыс. руб. Ему же было "уступлено" 190 000 гульденов государственного долга Голландской республики, выплаченного России. При увольнении с должности он получил 50 000 рублей "выходного пособия" и 7000 рублей пожизненной пенсии.
При этом Воронцов на протяжении всей жизни (!) был в долгах, держа в напряжении множество кредиторов. Огромные долги обнаружились и после смерти Потемкина, который, кстати, так и не вернул судьбоносные 500 рублей владыке Каменскому, архиепископу Можайскому.
Именно в екатерининскую эпоху, в отличие от "немецкоориентированной" петровской поры, Россию захватила французская аристократическая мода жить не по средствам. Представляя австрийскому императору Иосифу знаменитого вельможу графа Строганова, царица заметила: "Это у меня магнат, который старается весь век разориться, но не может". Рассказывая об этом другу, один из олигархов "попроще" сетовал: "Хорошо ему, получая миллион доходу, а я получаю всего 100 тысяч, чем мне жить?!" И, похоже, жалоба была действительно обоснованной: 100 тысяч, "честно" получаемых от поместий, на "нормальную" жизнь тогдашней элиты в самом деле могло не хватать.
По воспоминаниям очевидцев, однажды в дружеской беседе богатейшие русские магнаты граф Растопчин, граф Головин и вице-канцлер князь Голицын жаловались друг другу, мол, "жить по доходам — невозможно, ведь тогда вы увидите подле себя человека с маленьким состоянием в таком же сукне, какое на вас, не все же имеют доходы, сколько им надобно, и не всякий подымает их по расходам". Любопытно, что в этом разговоре речь идет не о сведении расходов с доходами, а о необходимости подверстывать доходы под расходы! Поэтому крупное дворянство, желавшее жить на широкую ногу, постоянно нуждалось в государственной поддержке и услугах кредиторов.
В 1786 г. Государственному банку для дворян и городов, по указу Екатерины II, было предписано принимать от дворян под залог деревни из расчета по 40 руб. за крестьянскую душу. В ту пору наиболее популярны были заклады дворянских поместий на 20 лет под 5%. С учетом добавочных 3% на уплату капитала получалось 8%. Соответственно, чем большими земельными владениями обладал помещик (а масштабы недвижимости и душевладения тогдашних олигархов мы уже знаем), тем выгоднее представлялись закладные операции.
Все это называлось "жить долгами". Получив живые деньги под залог поместий, русские дворяне часто просто проматывали их, тратясь на покупку домов в столицах, балы и другие развлечения, а также на необходимые для этого наряды, предметы роскоши и прочие светские удовольствия. Для людей, не обладавших крупными капиталами, это был прямой путь к разорению. Уже заложенные имения перезакладывались. С рубежа ХVIII-ХIХ вв. это влекло за собой удвоение процентов, погашение которых начинало поглощать основную часть доходов от деревень. Приходилось делать новые долги, вырубать леса, продавать еще не заложенные деревни. Только богатейшие из российских олигархов могли выдержать подобную "экономику" жизни.
Со временем у русских царей пропала охота швыряться казенными средствами. И если царь Павел I, сын Екатерины II, еще имел обычай щедро награждать своих любимцев вроде бывшего слуги-брадобрея из татар графа Кутайсова, то уже его преемник Александр I решительно прекратил эту практику. Придворная жизнь русских царей ХIХ в. отличалась большей "скромностью и аскетизмом" (по сравнению с их "коллегами" из века прошлого), а потомки олигархов XVIII в., по-разному распоряжаясь наследством, не смогли и близко сравниться в могуществе со своими знаменитыми предками.
