Мастер деструкции
Каждое его здание — это удар по эмоциям! Их необычная форма притягивает взгляд и меняет представление о привычных вещах, прежде всего о красоте как о гармонии. Айзенмановские дома вызывающе дисгармоничны: окна разного размера расположены намеренно несимметрично (штаб-квартира японской фирмы Koizumi Sangyo). Опоры как будто незавершенны и, кажется, вот-вот упадут. Углы зданий скошены, а стены наклонены (Центр дизайна и искусств Аронофф), цветочные клумбы смещены (парк La Villete в Париже). При этом архитектор совершенно не задумывается о том, насколько удобно будет людям в его домах. Архитектура вообще не должна быть удобной или функциональной, считает он. Своим радикальным подходом Айзенман отпугивает многих заказчиков, в его портфолио не так много построек. Но парадокс — именно эти сооружения радикально изменили окружающее городское пространство и стали иконой деконструктивизма.
Этого человека называют своим учителем такие звезды архитектурного Олимпа, как Заха Хадид, Дэниель Либескинд, Рем Колхас, Том Мейн и др. В класс Айзенм
ана при колледже The C
ooper Union стремятся попасть все студенты, а его лекции в Принстонском и Йельском университетах пользуются огромной популярностью. Считается, что именно он оказал наибольшее влияние на современную архитектуру. Как теоретика отметило Айзенмана и жюри премии Вольфа. Действительно, до 47 лет Айзенман больше писал и увлекательно рассказывал об архитектуре, чем строил. За двадцать с лишним лет погружения в "чистую" теорию он успел защитить в Кембридже докторскую диссертацию, основать
Институт исследования архитектуры и градостроительства, которым руководил 15 лет, организовать несколько выставок, ставших ныне хрестоматийными. Именно за эту деятельность Айзенмана любят и почитают собратья по цеху. Еще бы, без него все эти ломаные линии, фрагментарные абстрактные конструкции Хадид или Мейна были бы форменным хулиганством. А так считаются выражением философии деконструктивизма! Во многом благодаря Айзенману вздыбленные, как после атомного взрыва, здания с несимметричными окнами, скошенным потолком, накрененным фасадом и прочими "штучками", которые так любят современные архитекторы, уже никого не возмущают, а наоборот — уважительно воспринимаются как модный тренд в градостроении.
К своему тезису о том, что архитектура не обязана быть красивой и функциональной, Айзенман пришел в результате увлечения психоанализом и философией деконструктивизма Жака Деррида. Оба течения занимались поиском скрытых смыслов и разрушением стереотипов мышления — именно это и должен делать хороший архитектор, доказывал Айзенман в своих программных работах. В соответствии с этой доктриной провокация, интригующая форма, асимметрия и дисгармония, вызывающая сложные ассоциации, ломка привычных представлений объявлялись главными достоинствами большой архитектуры. В жизни это выражалось в том, что "правильное" здание выглядело как после землетрясения, "протестуя" тем самым против главного стереотипа, что дом — это такой устойчивый и прочный прямоугольный параллелепипед. Сложные ассоциации такому "взрыву на макаронной фабрике", естественно, также были обеспечены: от порезанной консервной банки (музей в Бильбао Фрэнка Гери) до инопланетных существ (здания Хадид).
Свою теорию Айзенман честно подтверждал практикой. Начинал он с проектирования жилых домов в 1970-х. Дом II (свои здания архитектор, по примеру альбомов группы Led Zeppelin, называл порядковыми числительными: I, II, III, IV) представлял собой куб со вписанным квадратом и множеством треугольных секторов; в доме IV спальня была разделена сквозной щелью, которая проходила точно посередине супружеской кровати (Айзенман предлагал поставить две кровати по разные стороны пролета), туалет оказался между лестницами, а массивная несущая колонна встала прямо посередине обеденного стола. Надо ли говорить, что заказчики были не слишком довольны жильем? Самого архитектора это ничуть не смутило. На многочисленные вопросы,
почему он построил такие неудобные для жизни дома, он неизменно заявляет: "Быт заказчика мне абсолютно н
е интересен, он не имеет никакого отношения к архитектуре. Если между супружескими кроватями есть щель, в которую можно провалиться, — это меня не заботит. Если в семье есть ребенок — это меня не волнует, если оказывается, что из обеденного стола в столовой выпирает столб — мне на это наплевать, если люди не могут увидеть из своего дома океан через окно — ну и пусть". Правда, при этом признается, что сам не никогда не хотел бы жить в своем авторском доме, так как жизнь и искусство, каковым, несомненно, стала архитектура, несовместимы. После этих никем не понятых экспериментов с формой Айзенман пообещал себе, что больше не будет заниматься строительством частного жилья, и остался верен своему обещанию. Несмотря на постоянно поступающие предложения от сегодняшних заказчиков и девелоперов, дом IV (1975 г.) оказался последним.
Поиск "следов"
Айзенмановскую архитектуру оценили позже. После успеха музея в Бильбао в 1980-х каждый город стремился обзавестись собственным зданием-аттракционом, и для этого лучшего мастера-фокусника, чем Айземан, трудно было найти. Своей изломанной формой его постройки пугали, тревожили, восхищали, удивляли, но точно не оставляли никого равнодушными. Так, например, Центр визуальных искусств Векснера (США), построенный в 1989 г., представляет собой составленные в произвольном порядке части гигантского детского конструктора: кубики, арки, цилиндры. Одна из фигур отчетливо напоминает шахматную ладью, только разрезанную пополам. В пространство между этими фигурами "вписано" стеклянное здание. Сбоку в дом вделана огромная металлическая решетчатая конструкция, похожая издалека на строительные леса, — под ней проходит каждый посетитель, прежде чем попасть в сам центр. Неудобно? Странно? Однако именно такие ощущения вызывает современное искусство, для демонстрации которого и было возведено здание.
Еще более грандиозно смотрится стадион в Аризоне, построен
ный по проекту Айзенмана в 2006 г. Выбирая для него форму, архитектор остановился на местной разновидности кактуса. В итоге стены и крыша стадиона превратились в выпуклые стальные "лепестки", в промежутках между которыми находятся панорамные окна с видом на пустыню. Самый интересный элемент — футбольное поле с натуральной травой, которое выезжает на рельсах наружу. Сделано это для того, чтобы во время простоя стадиона траву можно было вывезти на солнышко, а огромное внутреннее помещение использовать для выставок и ярмарок.
По словам самого архитектора, в начале каждого проекта он очень подробно изучает ландшафт будущей постройки: ищет так называемые следы в терминологии деконструктивизма, т. е. знаки, образы, объекты, которые составляют "личную" историю этого места. В принципе это может быть все что угодно. Например, проектируя Город культуры Галисии (2000 г.) в испанском Сантьяго-де-Компостела, заказанный министерством культуры этого региона, Айзенман обнаружил несколько ключевых "следов": холм, сплетение улочек в центре города, ракушку моллюска — символический знак Сантьяго-де-Компостела. Все эти объекты предопределили форму будущего комплекса. Изогнутая форма центрального здания действительно напоминает свернувшегося кальмара, на крыше высечен рисунок в виде карты. Но неожиданнее всего Айзенман поступил с холмом. План возведения здания предполагал сравнять холм с землей, превратив участок в абсолютно плоский. Чтобы сохранить этот "след" в архитектуре, Айзенман воспроизвел в изогнутой крыше одной из построек форму возвышенности. Сходство с природой решили продолжить и внутри: пол накрыли стеклом, в котором отражается небо над головой. Таким образом, по задумке архитектора, земля и небо должны были поменяться местами. Стоит отметить, что, как почти все проекты Айзенмана, придуманный им макет Города культуры Галисии абсолютно не соответствовал тому, что предполагал разместить внутри заказчик. Однако после победы в конкурсе архитектору, известному своей бескомпромиссностью в переговорах, пришлось сдаться и потратить значительное время, чтобы привести форму в соответствии с функциональностью.
Пугающая безобразность
Воплощая свою идею на практике, Айзенман совершенно не боится быть неэстетичным или непривлекательным. Напротив, он страшится как огня упреков в красивости, считая, что внешняя красота, декор — занятие, не достойное большой архитектуры. Гораздо важнее идея, пусть даже и пугающая. Примером тревожной архитектуры с символическим подтекстом может быть его Монумент холокосту (2005 г.) в Берлине — череда бетонных брусков высотой чуть более двух метров, всего их 2700 штук, которыми полностью заставлено целое поле. Раньше на этом месте в центре Берлина были пустырь, госучреждения и та самая стена, делившая город пополам. Место уже само по себе зловещее, но Айзенман своим памятников решил еще больше усилить негативную энергетику, исходящую от этого пространства. И добился-таки своего! Глядя на этот квадратный километр бетонных кубов, сложно отделаться от тревоги, если не ужаса: уж больно все это напоминает кладбище с вертикально поставленными гробами. Внизу, под землей, находится музей — там тоже гробы, только высеченные на потолке. Многие немцы считают, что не стоило так уродовать город, мол, зачем надо было возводить такой некрасивый, отталкивающий по своему внешнему виду памятник, да еще и в центре. Но по мнению Айзенмана, эта пугающая безобразность лучше всего отражает уродливость холокоста как преступления против еврейского народа. И чтобы немцы, не дай Бог, не забыли об этом — вот напоминание, от которого не спрячешься, не отмахнешься. Логика железобетонная, бескомпромиссная. Именно она всегда отличала стиль и манеру талантливого архитектора, ставшего при жизни легендой и примером для подражания.
