Когда Россия лишится Сибири

История КНР условно делится на две части - бурные десятилетия борьбы и диктатуры при Мао Цзэдуне, основателе "Нового Китая", и время "реформ и открывания", начатое его преемником Дэном Сяопином. Теперь, по всей видимости, страна входит в третью эру - кризиса и нестабильности в духе эпохи Великого Кормчего.
Становление консенсусной системы принятия решений при Дэне было, безусловно, важным, но реальным двигателем перемен стала экономика - точнее, срыв пятилетнего плана. Разрешение частного предпринимательства подготовило основу для китайского экономического чуда, а вступление в ВТО на стыке столетий обеспечило новый толчок для частных инвестиций и торговли и стремительный рост. В первом десятилетии нынешнего века частное предпринимательство обеспечивало более половины ВВП страны.

Однако все это длилась недолго. При Ху Цзиньтао, правившем в 2002-2012 гг., реформы практически заглохли из-за двух неприятных обстоятельств. Во-первых, Ху, будучи слабым лидером, поддался давлению госпредприятий, ставших серьезными политическими игроками, и начал закрывать возможности для иностранного бизнеса в Китае. Во-вторых, Поднебесная стала активно наращивать программы государственных инвестиций. Как и в путинской России, это привело к усилению политического влияния госкорпораций, которое, в свою очередь, вылилось в частичную ренационализацию экономики. Другим следствием директивного роста экономики стало бессмысленное расходование средств. Правда, китайцы не вдавались в крайности "наукоградов" вроде Сколково, довольствуясь городами-призраками, и особо не задумывались о том, где брать для них жителей.

Нынешняя экономическая модель обеспечивает рост благодаря инвестициям, и потому ненадежна. На то, что она себя исчерпала, указывают следующие цифры. В 2007 г. каждый доллар инвестиций приносил 83 цента прибыли. К началу 2013-го этот показатель упал до 17 центов, а теперь не превышает и 10. Это привело к резкому сокращению темпов роста: в последний раз показатели были двузначными в 2010 г., когда экономика, по официальным оценкам, выросла на 10,4%. В минувшем году Национальное бюро статистики сообщало о 7,7%, но есть подозрение, что реальная цифра была еще ниже. При этом общий долг страны рос ударными темпами и достиг 251% ВВП (по некоторым прикидкам, превысил 300%) - только местные администрации задолжали более $3 трлн.

Потому давно ожидаем переход от модели, сочетающей положение "глобальной фабрики" с государственными инвестициями, к модели, опирающейся на производство продукции с высокой добавленной стоимостью, услуги и, прежде всего, внутреннее потребление. Но это приведет к очень скорому схлопыванию двух ключевых для социальной и политической стабильности отраслей - экспорта и строительства. Причем произойдет это в условиях стремительно растущих государственного и корпоративного долгов, невысокого потребления городского среднего класса (34% ВВП) и пополнения к 2020 г. рынка труда детьми последней волны беби-бумеров.

В общем, руководство страны оказалось перед дилеммой "не трогать нельзя реформировать". Допустить рецессию или поддерживать экономику ценой повышения рисков для банковской системы и местных властей? Первое неприемлемо при нынешней политической модели, второе - недопустимо. В течение трех с лишним десятилетий основой легитимности Коммунистической партии был постоянный рост благосостояния. Но в условиях его отсутствия единственным столпом останется национализм. Это здорово напоминает ситуацию, сложившуюся в России в условиях падения цен на энергоносители вследствие мирового кризиса. Какой выбор сделала Москва - известно. Чего нельзя сказать определенно - станет ли Пекин разыгрывать карту возвращения "исконных территорий" тем же способом. Однако приходится констатировать, что предпосылки для этого сложились уже давно.

Тем более что социологи отмечают высокую общественную поддержку запущенной Си Цзиньпином, преемником Ху, кампании "Китайская мечта", центральным понятием которой является национальное возрождение. Это, разумеется, не пресловутое "вставание с колен", но стилистически весьма к нему близко - особенно если учесть размещенный в официальных СМИ пассаж об иностранных государствах, которые не давали мечте сбыться, начиная с опиумных войн.

Но проблема в том, что доверие к КПК серьезно подорвано, и велико число китайцев, которые не верят, что однопартийная система соответствует нуждам модернизации страны. Их раздражает то, что партия нарушает общественный договор и не руководит страной, а откровенно доит ее. Число выступлений против коррупции и чиновничьего произвола доходит до 200 тыс. в год по сравнению с 60 тыс. десятилетие назад. Причем протесты становятся все более агрессивными. В общем, здесь тоже просматривается параллель с нынешней Россией: формальная многопартийность никак не мешает властной вертикали обогащаться, живя при этом в совершенно разных с населением реальностях.

Разница, пожалуй, есть в реакциях Москвы и Пекина на это недовольство: если в РФ чиновники высокого ранга остаются недосягаемы для Фемиды, то в КНР их регулярно расстреливают. Впрочем, сходств больше: борьба с коррупцией выполняет множество вспомогательных функций. Зачистка потенциальных противников, укрепление вертикали, сокращение цепочек принятия решений. Наконец, консолидация власти. Как ранее Путин, Си последовательно разрушает консенсусную модель политики. Поскольку социальный контракт "рост в обмен на стабильность" завершается и КПК вызывает все меньшее доверие, создается более адаптивная, более гибкая, но потенциально менее стабильная модель. Она основывается на кредите доверия к главе государства и его авторитете в качестве лидера нации. Раньше этим путем прошел Владимир Путин. Теперь - Си Цзиньпин. У Путина получилась ресталинизация, Си всерьез занялся ремаоизацией. Там - "эффективный менеджер", здесь - "идеологическое очищение". Путин разоблачает "попытки переписывания истории", Си считает преступлением "исторический нигилизм". И оба налагают табу на любую критику коммунистического прошлого, в особенности диктаторского, что подкрепляется соответствующими директивами.

Хотя новый Мао китайцам нужен не больше, чем русским - новый Сталин, оба новоявленных вождя, очевидно, полагают иначе. К слову, Си считает, что развалу СССР мог помешать сильный руководитель, и намерен стать таковым для КНР. Разгром группировки "нефтяников" во главе с бывшим шефом внутренней безопасности Чжоу Юнканом - еще одна параллель с выдавливанием из политики ельцинской "семьи". Фактически эта история стала нарушением неписаного правила: никто из членов Постоянного комитета Политбюро не может оказаться под следствием. Это правило было принято после смерти Мао, чтобы обеспечить мирную передачу власти. Так что фактически Си заявил, что период политической стабильности в Китае завершился.

А вместе с ним, очевидно, завершился и период миролюбия Пекина. Форсированная программа перевооружения, инциденты в спорных водах с Филиппинами и Вьетнамом и даже прототип киселевского сюжета о превращении американских городов в "радиоактивный пепел", показанный в прошлом октябре, - яркие тому свидетельства. Между тем в Кремле продолжают бубнить мантру о дружбе с Китаем, игнорируя и строительство рокады вдоль российско-китайской границы, и усиление войсковых группировок в Забайкалье. И китайский клон принятого Госдумой после оккупации Крыма закона о порядке принятия новых территорий в состав РФ. Впрочем, Кремлю не впервой: нечто подобное он твердил вплоть до 22 июня 1941 г.