Без Толстоевского. Чему должна служить украинская литература
Проект "Новая украинская школа" продолжает лихорадить общественность. Каждая новая подробность грядущей "новой жизни" вызывает волны в медиапространстве. На днях, например, писательская общественность виртуально хваталась за сердце по поводу того, что в новой школе, как выяснилось, предметы филологического блока собираются интегрировать. Вместо трех предметов - украинского языка, украинской литературы и мировой литературы - будет один предмет. Писательская и - шире - филологическая общественность отреагировала по-разному. Одна группа приветствовала объединение, по крайней мере, литератур - как выход из своеобразного провинциального гетто, созданного еще советской школой для украинской литературы. Но другая увидела в происходящем кошмарную "зраду".
Группа педагогов-филологов объявила даже сбор подписей под обращением к министру образования с призывом не допустить объединения "украиноцентрических" предметов и сберечь "уникальность" курса "мировая литература", аналогов которому нет, по крайней мере, на постсоветском школьном пространстве . По мнению педагогов, все это идеологически неуместно и не ко времени. "Гибридная война", знаете ли...
Отношение к предметам гуманитарного блока как к идеологической накачке симптоматично: школа живет советскими шаблонами. В советской школе весь гуманитарный блок транслировал идеологию - только в этом и была его ценность для партии и правительства. Особая роль была у родного языка и литературы - которые не только давали детишкам правильные классовые установки (трудовой народ версус богачи-паразиты), но и выделяли вот это "родное" из мирового, раздували до невероятного и вытесняли мировое на периферию. В результате, для выпускников советской школы во всей мировой литературе не было ничего более великого, чем Пушкин, Толстой и Достоевский. Этакое советское-универсальное "наше все". Скандальные строки Бродского о "строчках из Александра, а не брехне Тараса" - апогей этой школярской литературной идеологии, построенной на противопоставлении "нашего" мировому, и национальному.
Собственно, эта "святость", о которой любят говорить почему-то именно педагоги-филологи, само это придыхание выдает в педагогах не столько филологов, сколько бойцов идеологического фронта.
Но кроме идеологических опасений педагоги высказывают и более серьезные - они опасаются, что объединение предметов повлечет за собой сокращение часов, отпущенных на эти предметы. Учителя, совершенно естественно, переживают за свои рабочие места. В свое время один из объектов их заботы - курс "мировая литература" - появился как раз на почве таких же переживаний. После резкого сокращения русского языка в украинских школах, для учителей этого бесценного предмета следовало придумать новую "нишу" - не увольнять же... Их преимущественно перевели на "мировую литературу". Это к вопросу об "уникальности", на которую указывают наши словесники и которую просят сберечь. Нигде, мол, в мире нет курса "мировая литература" - а у нас есть. Эта "уникальность" - постимперская болезнь, при которой никто не захотел провести хирургическую операцию, вероятно, не желая иметь дело с армией уволенных учителей и обвинениями из-за ближайшей границы в "притеснении русскоязычных". Всем, по возможности, сохранили рабочие места и часы. Вот и вся "уникальность".
"Раздувание" школьной программы - вообще тенденция эпохи независимости. У нас в школьном расписании возникло очень много "излишеств" - преимущественно, в интересах школы и учителей, а не учеников.
Но это ни в коей мере не касается "филологического" блока - тут я полностью согласна с педагогами-словесниками. Даже если они просто опасаются сокращения своих "часов" (и, соответственно, зарплат). Даже если отбросить в сторону идеологические соображения и "требования военного времени". Можно пересматривать глубину изучения химии или даже физики - но "языковая" составляющая в школе должна оставаться "на высоте" и в приоритете. Просто потому, что всем выпускникам - будущим физикам и химикам в том числе - нужно научиться высказывать собственные мысли и понимать других.
Поэтому "лингвистические" предметы - в первую очередь, родной язык - должны быть в числе основных школьных предметов. Но нужно ли для вящего результата сохранять блок из "языка и литературы+литературы"? Как показывается практика, этот подход работает из рук вон плохо. Количество людей, неспособных грамотно изложить свои мысли хоть устно, хоть письменно, год от года у нас только растет. Количество людей, которые читают книги и находят в этом смысл и кайф, от года к году сокращается. За доказательствами далеко ходить не нужно - стилистика и орфография объявлений, прейскурантов и ценников говорят сами за себя. Как и тиражи украинских книг. При этом наши педагоги-словесники не только не желают признавать, что участвуют в фарсе (чтобы не сказать - в обмане клиента). Они продолжают лепетать розовыми губками о какой-то "уникальности" и вообще "о святом". Не подумайте, что это я именно на педагогов так "наезжаю". Они тут вполне в тренде - в пост-СССР принято не брать на себя ответственности ни за что, включая результаты собственного труда.
Курс изучения языка должен быть пересмотрен в принципе - в формате "Новой школы" или помимо него. Как раз в духе того, что у нас называют калечно "компетентностным подходом". Ребенок должен овладевать языком как практикой, а не набором догм о фонемах, морфемах и падежных окончаниях для разных групп существительных. Догматизм - это, конечно, "школьное все". Но приходится считаться с результатами - повальной безграмотностью и неумением связать двух слов ни устно, ни письменно. Детей этому не учат. Их учат правилам.
Ребенок не может объяснить, почему он сказал или написал именно так - он просто делает это правильно. Интуитивно. Или, скорее, основываясь на памяти и чувстве интонации.
Для развития этого врожденного чувства родной речи и должна быть пересмотрена концепция изучения языка в школе. Письмо - альфа и омега школьного курса языка - должно быть отодвинуто на второй план. На первом должны оказаться устные формы и чтение. Говорить - основная языковая практика, из которой вырастают все остальные. А чтение - это источник материла для формирования собственной речи и собственного стиля.
Наши же дети занимаются на уроках языка, преимущественно, тем, что пишут. А в перерывах заучивают правила (если не ленятся). А потом снова пишут - чтобы школа смогла проконтролировать, как они выучили правила. В результате даже курс иностранного языка - как бы плохо его не преподавали в школе - выглядит куда логичнее родного: здесь учатся говорить, читать, понимать. В курсе родного языка этому почти не учат. Тут учат делать подробный фонетический разбор слова - с полным набором "твердых", "мягких" и "смягченных", а также сонорных, фрикативных и губных. Напомню, речь идет не об экзотическом языке, записанном в дебрях Амазонки лейденским профессором. О родном языке, на котором каждый конкретный пятиклассник думает, чувствует, с раннего детства выражает свои эмоции и желания, который открывает с самого рождения вместе с миром вокруг.
Школу понять можно: ее основные принципы работы (что бы сами педагоги не говорили о дидактике) - это контроль и отчетность. А попробуй проконтролируй, если они на уроке только и делают, что болтают. Письменная работа - это да, это и к делу подшить можно...
Интегрированный курс языка и литературы в свете практического овладения языком - вполне логичное решение. Поскольку литература - это самая совершенная, рафинированная форма языковой практики. Тут есть место и у украинской литературы, апеллирующей к врожденному чувству языка, и у мировой, которая расширяла бы горизонты. Если отбросить "святое" и "великое", литература оказывается самым лучшим материалом для изучения и совершенствования языка. Она и должна стать именно "материалом", а не объектом поклонения. Материалом для усвоения языковых навыков, и - в идеале - выработки собственного вкуса и стиля. Ведь даже когда мы "говорим своими словами" - мы говорим словами, которых мы где-то нахватались, а "собственный стиль" даже у самых "великих", даже у самого толстоевского - это то, что они подсмотрели, подслушали у других и скомбинировали по-своему.
