Старик Ной и его ковчег
Из всех перипетий, связанных с библейским праведником Ноем, построившим ковчег и сберегшим от вод всемирного потопа по специальному указанию Создателя каждой твари по паре, сделав, разумеется, исключение для своего многочисленного семейства, хуже всего сохранились обстоятельства сорокадневного пребывания всей этой беспокойной компании зверюшек, комаров и мушек на достаточно скромном для такого груза суденышке. Писание умалчивает, но народная молва все же хранит воспоминания о нескольких попытках свергнуть человеческое иго объединившихся в единую стаю орангутангов, макак и горилл, чтобы дальше им плавать по своему усмотрению и в свое удовольствие. Мудрость библейского старца проявилась именно в том, что ему удалось не только спастись самому, но и сохранить для зоопарков будущего милых, хотя и неуравновешенных человекообразных. Спокойствия своих подопечных он добивался лишь одной, но зато весьма эмоциональной фразой. В минуты отчаянья, когда мини-кинг-конги метали по палубе жалкие кульки с запасами пищи и топтали так и пропавших для дальнейшей эволюции мелких грызунов, над водной гладью звучало грозное, но миролюбивое: "Вы меня не утопите! Мы утонем только вместе!". Ведь, в конце концов, Ной был весьма зверолюбивым капитаном корабля, имевшим задание довести до суши всех, а его непутевые человекообразные подопечные в силу своего развития так и не изучили правил навигации.
Вот и спикер Владимир Литвин повторил это умиротворяющее заклинание в те минуты, когда над головой его гремели проклятия разгоряченных коммунистов, а на парламентский паркет рассыпался принесенный ими же для кабминовцев, продавшихся жадным американцам, желтоватый залежавшийся украинский сахар-песок. А немного погодя Владимир Михайлович, усталый, но счастливый, словно с трапа ковчега, спустился со своего, за последнюю парламентскую неделю порядком изгаженного неучтенными седалищами рабочего места, на котором под неумолчный вой сирен он пребывал, будто на раскаленной сковороде. Сирены умолкли, под ногами хрустели поломанные микрофоны, и в подошвы спикерских башмаков впивались желтые, словно выбитые зубы, брошенные в пылу сражений золотые запонки.
А его успокоившиеся подопечные из различных политических лагерей, утирая слюни и сопли непримиримых баталий, поправляли уцелевшие одежды и, усевшись в буфете, абсолютно мирно дожевывали заключительные в этой сессии депутатские бутерброды, аккуратно стряхивая крошки в разбитые в стычках кулачки. И обсуждали свои лакомые планы на долгожданный отдых. А седовласый спикер смотрел на них с любовной тоской и думал, что ковчег, конечно, — жилище временное, но вот что он будет делать, когда они наконец-то доплывут…
